Возрождавшийся на рубеже двух веков в международных масштабах олимпизм стал выражением интеграции в рамках физической культуры, превращения современного спорта, основанного на стремлении к высоким результатам, в космополитическое мировое явление и означал также прорыв фронта в том, что касается оценки роли спорта в обществе. Идеалы олимпизма невозможно было создать на основе буржуазной философии второй половины XIX века, поскольку либо система спортивных ценностей не вписывалась во всеобъемлющие работы ее представителей, либо вся спортивная деятельность получала в них довольно одностороннее, более того — гротескное, освещение.

Наиболее выразительный пример крайности второго рода — изданная в 1904 году работа Торстейна Веблена «Теория праздного класса», автор которой определяет спорт как атавистический, уродливый социальный нарост, оставшийся от варварского периода развития человечества. Им занимаются «праздные классы» (аристократы, снобы и деклассированные элементы), которые стремятся выместить в спорте обиды, нанесенные их престижу. Для индустриальных классов (буржуазия и пролетариат) и вообще с точки зрения промышленности спорт — никчемное занятие. В то же время Герберт Спенсер (1820—1903) и его последователи провозглашали со своей стороны, что секрет успеха и благополучия кроется в физической силе и спортивной тренированности: «Первым условием успеха в жизни является грубое животное существование, а быть нацией здоровых животных — значит достичь национального благосостояния. Не только исход войны зависит зачастую от силы и стойкости солдата, но и экономическая конкуренция также в большинстве случаев решается физической стойкостью производителей».

Из идеологии олимпийского движения необходимо было исключить национальную ограниченность не только теории гимнастики, но и учений о пользе. В результате идеологи олимпизма пришли к тотальной концепции человека французского просвещения и классической немецкой философии, а в трактовке его действий — к идеям иллюминизма. В концепции Канта и Гегеля наблюдался подход к культуре как свободной деятельности человека — единственно ответственного существа с точки зрения разума и морали. Возникшее в результате многократного развертывания способностей, морального воспитания и развития разума личности противоречие между «социальным» и «культурным» бытием человека стало неустранимым. «Спортивно-философской» заслугой Кубертена и Лорье было «открытие», согласно которому творческое занятие культурной деятельностью не является чисто моральным занятием. Физическая культура также играет значительную роль в развитии людей обоего пола. На этой основе сложилась эклектическая идеология олимпизма, толковавшая общественный прогресс как движение к гуманизму, но выводившая его из воздействия на разум человека, воспитания, способности к инициативе стоящих над обществом элитарных групп, на которые ложатся эти задачи.

Кубертен и Лорье — по-видимому, под влиянием кантианства — признали, что по своему характеру спорт — средство, с помощью которого «можно вызвать как самые благородные, так и самые низменные страсти... и которое в одинаковой мере может служить и укреплению мира, и подготовке к войне. Кубертен ясно представлял себе ограниченность соревновательного спорта, а также возможность злоупотребления его влиянием. Поэтому в интересах международного развития спортивного движения он хотел увязать его со стремлением внушить миру гуманистические идеи всеобщего характера, преодолеть сословные, национальные и расовые ограничения, международные противоречия. Однако в общественных отношениях тогдашней эпохи главными, господствующими были как раз обратные тенденции. Для разрешения возникшей таким образом дилеммы была разработана система самоизбрания состава МОК, с помощью которой Кубертен хотел стать выше международных конфликтов и противоречий, порожденных столкновением различных интересов. Однако развиваться на деле олимпийское движение могло только при помощи «влиятельных» лиц, обладающих относительно крупной собственностью и весом в обществе и способных организовать, а в отдельных случаях и финансировать олимпийское движение на местах. Кубертену и его сторонникам удалось создать базис олимпийского движения из просвещенных аристократов, независимых в практическом решении хозяйственных и политических вопросов. Однако этот «классовый тыл» с самого начала создал условия, делавшие невозможным осуждение причин социального неравенства между спортсменами, ликвидацию социальных предрассудков в отношении женщин, выступление с разоблачением захватнических войн и милитаризма.

Кубертен толковал внутреннюю эстетическую и этическую сущность спортивной жизни под знаком олимпизма на основе представлений иллюминизма о гуманности и в тесной связи с упомянутыми обстоятельствами. В результате он пришел к определению, согласно которому олимпийская идея — не что иное, как «радость от тренировки, культуры и красоты мускулов, труд во имя семьи и общества, вернее, неразрывное единство всех этих элементов...». Одновременно Кубертен заявлял, что гуманизм как таковой может быть воплощен только в конкретных результатах, будучи плодом усилий и творчества мыслителей, художников, изобретателей, историков, законодателей, педагогов и спортсменов. Гуманизм как форма проявления нетипичных человеческих качеств не может не покровительствовать в международных масштабах спортивной деятельности, обеспечивающей физическую тренированность разносторонне развитого человека. Однако, по мнению Кубертена, способствовать «развитию дружеских спортивных контактов между народами» могут только неангажированные, не испытывающие влияния материальных факторов спортсмены-любители. Он полагал, что гуманизм такого рода, будучи гарантией морального развития индивида, делает реальной возможности сравнения спортивных результатов на основе принципов олимпизма. В то же время он определяет и цель исторического развития спорта и функционально связывает спортивную жизнь с деятельностью в других общественных сферах, где идет борьба за осуществление идеалов гуманизма. В выборе Кубертеном «основной модели» достижения этой цели важную роль играло его восхищение Древней Элладой, поскольку в физической культуре греческих городов-государств Кубертен надеялся найти оптимальные условия для формирования разносторонней личности. Исходя из этого, он пришел к выводу о возможности использовать в XIX веке опыт, накопленный человечеством в древности, распространив его на весь мир.

Кубертеновская концепция олимпизма, несмотря на ее противоречивость и идеализм, явилась такой системой идей, которая послужила приемлемым исходным идеологическим пунктом для организации мирного спортивного соревнования и сближения народов, живущих в разных концах земли. «Согласно нашему пониманию, — отмечал Кубертен, — интернационализм — это сплав взаимного уважения наций и чувства благородной радости, охватывающего атлета, когда он видит, что в результате приложенных им усилий флаг его родины поднимается на флагшток». Потребность в упорядоченном измерении в международном масштабе соотношения сил в области физической культуры, основной идеал олимпийского движения, распространение в мире физкультурных достижений и внутренняя логика борьбы против физической деградации волей-неволей превратили деятельность МОК в базу движения за мир. Именно проблема сохранения мира, объективно взаимосвязанная с олимпийским движением, привела МОК к установлению контактов с различными прогрессивными движениями, в том числе с социалистическими физкультурными организациями.

В конце XIX — начале XX в., когда олимпийское движение еще лишь пускало корни, сторонники мира вели авангардные бои с силами войны, пытаясь предупредить надвигавшуюся мировую катастрофу. В основе пацифистской концепции тогдашнего движения за мир, влияние которой ощущалось и в деятельности партий II Интернационала, лежала идея о том, что развитие общества неумолимо идет к ликвидации всяких противоречий. Исходя из этого тезиса, верили, что различные объединения, способствовавшие установлению культурных и правовых связей и использовавшие завоевания цивилизации, с помощью кампаний и мирных демонстраций способны отдалять военные конфликты до тех пор, пока развитие общества само собой не разрешит их. В этом смысле с точки зрения пацифистской идеологии олимпийское движение — в силу его идейной близости к ней и будучи институтом, включающим в себя самые широкие общественные круги, — изначально считалось миротворческой организацией. Вместе с тем ни пацифизм, ни тогдашнее международное рабочее движение активно не использовали возможности, заложенные в идее олимпийского мира.

Другое дело, что тогдашняя социальная база МОК, противоречивость олимпийского движения затрудняли формирование верных представлений, вытекающих из идейной базы олимпизма современной эпохи. Большинство руководителей движения твердо верили в призвание спорта, физического и всякого другого воспитания решать общественные проблемы и, естественно, в гуманистическую роль олимпизма как глашатая мира. Однако тогда еще не понимали, что ни один общественный институт не может с помощью лишь правила самопополнения при формировании своих органов обеспечить себе независимость от правящих кругов различных держав. За исключением самого Кубертена, видимо, никто из членов—учредителей МОК не пришел к пониманию той истины, что двигать вперед политику в области спорта, по существу, возможно только в союзе с силами, начертавшими на своем знамени лозунги борьбы за прогресс, национальную независимость и решение социальных проблем.

Поиски путей в рамках замкнутой системы идей иллюминизма не стали гарантией от влияния на олимпийское движение противоречий между различными странами, затрагивавших и область спорта. Существовавшие в первые десятилетия противоречивые правила проведения соревнований, система их организации и судейства, оставлявшая возможность для пристрастности, относительный характер права представительства — каждый из этих моментов сам по себе означал серьезную угрозу для принципов олимпизма, не говоря уже о всплесках национализма в различных странах, материальных и рекламных выгодах, которые связывали с проведением олимпиад устроители Всемирных выставок.

Нереальные концепции и слабости международного движения за мир, его ограниченные связи с олимпизмом сделали возможным злоупотребление олимпийской идеей со стороны идеологов-ретроградов физической культуры. Наиболее типичный пример такого злоупотребления — дискуссия в Германском имперском собрании 14 февраля 1914 года. Многие депутаты заявляли, что Олимпийские игры в Берлине в 1916 году следует провести таким образом, чтобы они символизировали в глазах всех народов мира силу и организационные способности германской империи. Подобные требования одновременно появились и на страницах печати.

Нет ничего удивительного, что именно тогдашнее толкование понятия олимпийского любительства вынудило пионеров международного рабочего движения организовать независимо от олимпийского движения самостоятельные встречи спортсменов-рабочих.