С отставкой Кубертена олимпийское движение вступило в новую стадию. Анри де Байе-Латур, который руководил работой МОК с 1926 по 1941 год, был одним из видных представителей появившейся после I мировой войны «новой волны». Он стал известен в качестве разъезжающего посла МОК. Важную роль он сыграл в модернизации Дальневосточных игр и в учреждении Латиноамериканских игр. Все это свидетельствует о том, что он лучше, чем Кубертен, улавливал процессы, происходившие внутри физической культуры. Однако линия Байе-Латура на разрыв с иллюминизмом была продиктована не общепризнанной необходимостью обновления идеи олимпизма, а более гибким приспособлением к изменениям в области экономики и политики капитализма.

В процедурных вопросах он последовательно опирался на Исполком МОК. А решения публиковались в возобновленном в 1926 году бюллетене. На сессии в Монако был решен вопрос об олимпийском статусе веймарской Германии. Теодор Левальд был избран в состав Исполкома, который был расширен до шести членов. Накануне Олимпийских игр 1928 года в Амстердаме были введены предварительные совещания представителей международных федераций и национальных олимпийских комитетов. Под его руководством началось действительное утверждение женских номеров программы в плавании, легкой атлетике, гимнастике, беге на коньках, в лыжах и фехтовании. Общепринятыми стали такие понятия, как тренировочные сборы, олимпийская деревня и олимпийская эстафета. Постоянный характер стали носить номера программы и показательных выступлений. Едиными стали награды. Победители культурных конкурсов получали звание и почести олимпийского чемпиона. Была установлена планомерная подготовка олимпийских игр.

МОК локализовал попытки превратить региональные спортивные игры в конкурирующие движения под названием «желтых», «латиноамериканских», «студенческих», «балканских» или «феминистских олимпиад». В то же время он постепенно запутался в сложных лабиринтах любительства, результатом чего явилось исключение из олимпийской программы бейсбола, тенниса и регби. Временно эта же судьба постигла и лыжников. Возню вокруг футбола удалось прекратить только благодаря исключительным дипломатическим способностям Жюля Риме.

Начиная со второй половины 20-х годов олимпийское движение распространилось прежде всего на независимые государства Латинской Америки: Боливию, Коста-Рику, Колумбию, Перу, Венесуэлу; автономные в спортивном отношении британские колонии: Бермуды, Цейлон, Ямайку и Мальту. Тогда же в МОК были приняты Китай, Латвия, Литва и Лихтенштейн.

Однако наряду с безусловно значительными успехами руководимый Байе-Латуром МОК отнюдь не мог сохранить тот положительный баланс, который базировался на дипломатии Кубертена. Было много признаков того, что проводимая им т. н. «свободная от политики» линия вписывается в антисоветскую спортивную блокаду. МОК упорно отмежевывался от рабочего спортивного движения, привлекавшего широкие массы, хотя Кубертен, который в этот период лишь от случая к случаю участвовал в деятельности Комитета, ясно давал понять, что МОК должен установить связи со спортсменами страны социализма.

«...Наряду с капиталистической организацией, — подчеркивал он в 1931 году в одной из глав своих мемуаров, которая называлась «Легенды», — создана уже и «пролетарская» организация. Время от времени, и не без успеха, она проводит «рабочие олимпиады». Сейчас, когда я пишу эти строки, в Москве строится огромный стадион, на котором скоро будет проведена ближайшая рабочая олимпиада... И как бы ни обстояли дела, распространение спорта среди рабочих с точки зрения олимпийского движения является несомненной гарантией его сохранения, каким бы ни был исход борьбы, которая идет во всем мире между двумя во всех отношениях отличающимися друг от друга общественными системами. Это является признанием того известного факта, который в не столь отдаленном прошлом столь горячо отрицали. Спорт не является предметом роскоши, безделья или дополнением умственных занятий работой мускулов. Для каждого человека спорт является источником внутреннего совершенствования независимо от рода его занятий. Он в равной мере отпущен каждому, и его отсутствие не может быть восполнено ничем».

Провозглашая формальные гарантии, МОК в то же время сквозь пальцы смотрел на то, что гитлеровский фашизм использовал зимние и летние Олимпийские игры 1936 года в своих политических интересах. Когда же один из американских членов МОК счел «усиленные гарантии» Байе-Латура недостаточными, его просто исключили из состава Комитета. Его преемником стал Эвери Брендедж.

Проблема состояла в том, что, когда МОК в апреле 1932 года на барселонской сессии вынес решение о проведении зимней олимпиады в Гармиш-Партенкирхене и летней — в Берлине, гитлеровцы по всей стране протестовали против надвигающейся на немецкую нацию «интернационалистской заразы». Однако после захвата власти в 1933 году Гитлер увидел в олимпиаде новые возможности для маневров. И как свидетельствует об этом протокол за номером 33/д 155, обнаруженный в Берлинском олимпийском архиве, «...пояснил, что Германия с точки зрения внешней политики находится в очень трудном положении. В целях завоевания мирового общественного мнения Олимпиада должна сопровождаться крупными культурными мероприятиями...». Говоря проще, он понял, что с помощью мирных лозунгов Олимпиады 1936 года можно обеспечить международное признание его тоталитарной системы и одновременно отвлечь внимание от военных приготовлений.

Однако оба рабочих спортивных интернационала разгадали замыслы геббельсовской пропаганды. В рабочих и либерально-буржуазных органах печати стали появляться разоблачающие статьи. С ростом антифашистского движения вопрос об олимпиаде стал в один ряд с другими вопросами обеспечения единого фронта. Английские, французские и голландские антифашисты создали Антиолимпийский комитет, американские — Комитет честной игры в спорте, который, объединившись с Национальным олимпийским комитетом США, обратился в МОК с просьбой, чтобы Олимпиада 1936 года была перенесена в Барселону. Она при голосовании получила наибольшее после Берлина число голосов. После того как МОК отклонил просьбу, названные организации создали Международный комитет борьбы за сохранение олимпийского духа. Этот комитет постановил бойкотировать Берлинскую Олимпиаду и провести в Барселоне Народную олимпиаду, а в Праге — Народные спортивные игры. «Те, кто выступает против проведения Олимпиады в Берлине, — говорилось в воззвании, — не являются противниками олимпийских идей. Напротив, они хотят, чтобы идеям олимпизма не был нанесен ущерб и чтобы эти идеи не превратились в руках фашизма в средство для достижения своих целей. Тот, кто борется за Олимпиаду в Берлине, тот защищает фашистский режим»¹.

Воспрепятствовать проведению Берлинской Олимпиады, правда, не удалось, но в ходе кампании руководители рабочего спортивного движения почувствовали силу, таящуюся в традициях олимпизма. С этого момента в советском и международном рабочем спортивном движении начинают действовать такие тенденции, которые в конечном счете привели его к непосредственному участию в олимпийском движении.

Берлинская Олимпиада до наших дней остается предметом дискуссий. Некоторые видят в ней торжество непрерывности законности. Другие превозносят ее значение, рассматривая ее с точки зрения организованных в ее рамках научных конференций и фестивалей. С точки зрения ее эстетического оформления специалисты, по существу, разделяют мнение Гастона Майера, высказанное им в книге под названием «Олимпийский призрак», о том, что «композиция Игр XI Олимпиады была разработана по Вагнеру». Историки олимпийского движения, склонные к идеализму, с законным пафосом называют имена чемпионов, которые «на глазах у вождей, готовящихся к уничтожению мира, высоко пронесли знамя мира, солидарности и факел олимпиады». Однако педантизм и ностальгия, вместе взятые, не могут перечеркнуть тот факт, что зимние Игры 1936 года в Гармиш-Партенкирхене и летние в Берлине превратились в руках Гитлера в средство политической игры.

На торжественной церемонии закрытия Игр, организованных, между прочим, с соответствующей претенциозностью, участники шествия расставались друг с другом в надежде на встречу в Токио. Однако создатели оси Берлин—Рим—Токио рассудили иначе.

Вскоре после Берлинской Олимпиады — 2 сентября 1937 года — скончался Пьер Кубертен. В соответствии с его завещанием его сердце было захоронено под мраморной колонной древнего олимпийского святилища в Алтисе. На афинском стадионе Аверофф в соответствии с древнегреческими традициями «вечно пустая» ложа Кубертена хранит память о великом основателе.

На сессии МОК в 1938 году в Каире на повестку дня вновь был поставлен вопрос о широком международном движении, выступившем против махинаций вокруг Берлинской Олимпиады. Было принято как удовлетворительное заявление о том, что «с точки зрения идей олимпизма Комитет считает опасным... когда достигнутые результаты используются для восхваления какой-либо страны...». В обстановке все возрастающей напряженности в мире, когда Япония уже вела необъявленную войну против Китая, как должное было воспринято заявление генерального секретаря японского Олимпийского комитета о том, что «XII Олимпиада в Токио будет проведена во что бы то ни стало, т. к. Япония выступает за мир». Представитель Олимпийского комитета Китая Г. Б. Ванг напрасно просил о том, чтобы лишить столицу напавшей на его страну Японии, а также г. Саппоро права на организацию Игр. Однако МОК занял выжидательную позицию. Дело кончилось тем, что Исполком МОК собрался на закрытое заседание, на котором было решено что, если Токио откажется от проведения Игр, тогда летние Игры будут переведены в Хельсинки, а зимние — в Осло.

После каирской сессии в июле 1938 г. Япония заявила, что в 1940 году она не сможет принять олимпиаду, т. к. в это время «она намерена организовать крупные военные маневры в честь 2600-летия основания империи». Через несколько дней было объявлено, что летние Олимпийские игры состоятся в Хельсинки с 20 июля по 4 августа 1940 года. Осло, однако, не захотел вмешиваться в конфликт между МОК и Международной федерацией лыжного спорта, продолжавшийся с 1936 года. К тому же усеченная программа, в которой из всех видов лыжных соревнований планировалось оставить только соревнование лыжных патрулей, делала проблематичным успех VI зимних Игр. Осталась единственная заявка Гармиш-Партенкирхена. Если присмотреться внимательнее и при этом учесть, что именно немцы в МОК занимали по отношению к Международной федерации лыжного спорта наиболее жесткую позицию, мы легко можем заметить ту ниточку дипломатической игры, целью которой было предоставить право на проведение Игр гитлеровской Германии. На лондонской сессии МОК, состоявшейся 6—9 июля 1939 года, пилюлю подсластили тем, что право на проведение зимней Олимпиады было передано Кортина д'Ампеццо. Что касается летних Игр 1944 года, по числу голосов на первом месте оказался Лондон, опередив Рим. Неслучайным было и то, что именно по предложению олимпийских комитетов фашистских государств в программу игр был включен скоростной бег на коньках для женщин. Но как об этом свидетельствуют мемуары Отто Майера, это решение 1939 года было предано забвению, и поэтому этот вопрос возник снова в 1956 г. на сессии в Мельбурне.

В результате развязанной в 1939 году второй мировой войны в международном олимпийском движении снова наступил спад. Симпатизировавший гитлеровской Германии Анри Байе-Латур, после того как увидел, что его родина пала жертвой фашистского нашествия, потерял душевное равновесие. А когда узнал о том, что его сын стал солдатом «Свободной Бельгийской Армии», бежал в Америку. Скончался 6 января 1942 года в результате сердечного приступа.